Эффект Эха - Елена Граменицкая

– Нахамила Наталье Николаевне, послала ее к черту.

– Твоя директриса давно заслужила поход, но не к черту, а к психиатру.

– Переехала Веру Артуровну.

– Мимо! Это была наша подстава.

– Бросала мужчин без предупреждения.

– Не смертельно. Хотя, некоторые из них достойны лучшего! Иди глубже!

– В институте списывала курсовые, завидовала отличникам, шпаргалила, пару раз давала взятки преподавателям. Но маленькие! От пяти до десяти тысяч.

– Не существенно. Быстрее вниз!

– На выпускном вечере увела парня у одноклассницы, целовалась с ним. Верка меня бесила, вот я и…

– Там все хорошо. В прошлом году Вера родила от него двойню.

– Фу, ну и славно…, – Оля перевела дыхание. Что еще?

Средняя школа. Здесь придраться не к чему. Она вела себя показательно «бравно».

Не списывала, не грубила, не прогуливала уроки. Не ябедничала, участвовала в общественной жизни класса. Именно так – белая и пушистая с горящим взором.

И тут Оля задумалась, натолкнувшись на давно забытый эпизод, несущественный, а главное, характеризовавший пятиклассницу положительно. Как бы плохо не начиналась та история, закончилась она хорошо.

– Стоп! – прозвучал голос ангела-добряка. Словно ищейка он втянул ноздрями воздух и нахмурился.

– С этого момента описывай события как можно подробнее.

Олина память, словно старик – ключник со скрипом приоткрыла дверь в одну из комнат. Ударившись о притолоку и с запозданием пригнувшись, Оля перешагнула порог. Огляделась, потирая ушибленный лоб.

Да, тогда она была меньше ростом.

И тут же вернулся забытый, пробирающий до костей страх. Он прятался у ключника в пыльном уголке, но дожидался своего часа и сразу накинулся на Олю.

Страх перешагнуть порог пятого класса средней школы при российском посольстве в Берлине.

Папу отправили на новую работу в декабре, в школе как раз заканчивалась вторая четверть. Для затюканной мамиными «нельзя и так надо» девочки это была катастрофа. Девочка привыкла учиться на «хорошо и отлично», привыкла красоваться на доске почета и получать грамоты за художественную самодеятельность, а сейчас, в новой школе ей придется все начинать с нуля. Опять доказывать, что она хорошая!

Родители тоже нервничали. Было отчего! Страна, в которой они родились и выросли, где родилась их дочь, больше не существует. Она как бы есть, но формально ее нет. Одним росчерком пера некие люди уничтожили Союз дружеских республик, оставили лишь Россию матушку и отдельные недовольные «княжества». Долгосрочная командировка Сергея Миро начала оформляться в середине 1991 года, в конце того же года СССР не стало, но документы на семью успели пройти проверку и отъезд все-таки состоялся.

Мама Оли каждый день зудела на ухо отцу, как «там» себя вести, что «там» говорить, и где молчать. «Там одни стукачи, Сережа! Они отчеты друг на друга пишут. Ничего не изменилось, союз не союз. Держи язык за зубами и много не пей»

Отец сначала отшучивался, потом вспылил. Но мама инструктаж не прекратила.

Да и сама Мария Владимировна переживала, но в первую очередь за свой советский гардероб. Бегала по ателье и даже по комиссионкам за обновками. Брала у подруг выкройки из Бурды, шила или перешивала платья. Просто мама привыкла к мужскому вниманию и восхищению.

Папа же привык рубить правду с плеча, обсуждать перекосы партийной линии и не оглядываться.

А теперь все привычки надо забыть и жить по-другому.

Как жил советский разведчик Исаев. Папа шепнул дочери на ушко перед отъездом:

– Ничего, Олюшка, Штирлиц смог, чем я хуже?

Девочке стало немного легче, но тревога не отпускала.

А сейчас от ожидания неизбежного у нее схватывало под ложечкой и ныло-ныло, хотелось сбежать на край света, только коленки мягкие, и мама уже за дверью директорской. Улететь бы обратно, к бабушке, вернуться в старую школу.

Правда, новая школа оказалась красивая. И запах здесь необычный. Потом Оля привыкнет к этому вкусному запаху домашней выпечки. Завуч будет каждую пятницу приносить коробку с песочным печеньем и раздавать его детям.

Но это будет потом, а пока что Оля стояла перед столом секретарши и ждала маму из кабинета директора.

Секретаршу, сутулую старушку с жиденьким, пришпиленным к трясущейся голове пучком, переживания новенькой не трогали, орудуя длиннющими, словно рапиры, спицами она вязала что-то пушистое яркое, модное и необычное, здоровалась с входящими детьми не полнимая глаз.

– Здравствуй, милый, … доброе утро… и тебе гутен морген! Проходи в раздевалку, не задерживайся. Звонок скоро.

Вокруг все казалось ярким, модным и необычным, как на страницах иностранных журналов.

Высокие двустворчатые двери хлопали, пропускали модно одетых школьников и их модных родителей. В учительскую спешили модные преподаватели.

Перила витой лестницы, что вела на верхние учебные этажи, украшали яркие новогодние гирлянды, а стены первого этажа новогодние плакаты, раскрашенные необычными флуоресцентными фломастерами.

И только в глубине холла в небольшой арке притаилась серенькая фигурка вождя. Ильич с привычным прищуром тянул руку в будущее. В московской школе он в той же позе стоял в актовом зале и был свидетелем всех торжественных событий.

Этот неяркий и совершенно обычный Ленин напоминал сейчас о прошлой жизни.

Странный ветер гулял по этажам заграничной школы, которая стояла в двух шагах от Бранденбургских ворот, от бывшей Стены и от развернувшейся неподалеку рождественской ярмарки. Ветерок этот дурманил голову запахом алых глазурных яблок на палочках, жареного миндаля в кулечках и сахарной ваты.

Только все эти чудеса Олю не радовали.

И когла директор школы приоткрыл дверь в новый класс и подтолкнул девочку вперед:

– Заходи!

Она чуть ли не споткнулась, перешагивая порог, опустила голову и зажмурилась. Она ощущала на себе множество любопытных взглядов, а потом услышала голос:

– Ребята, познакомьтесь с новой ученицей. Как тебя зовут, милая девочка?

Оля, готовая провалиться, прошептала свое имя.

– А меня – Елена Андреевна, я твоя учительница химии и классный руководитель.

«Милая девочка» вспыхнула до ушей, но голову так и не подняла.

И тут послышались шушуканья и смех с задних парт.…Как же стыдно.

– Дальше…., – раздался голос по ту сторону двери, – вспомни первые знакомства.

Несколько дней с ней никто не разговаривал. Потом, спустя годы, она будет вспоминать это время как самое тяжелое в своей жизни. Девочки шептались и обходили ее стороной, хихикали, разглядывая старомодную школьную форму: коричневое платье, черный фартук, белый отложной воротничок. «Совок» – именно так, по мнению местных, одевались настоящие лохи, только-только командированные.